Впервые я осознал, что жизнь — это далеко не только радуги и единороги, когда мне было всего шесть лет. Именно в тот момент я понял, что детство может оборваться в одно мгновение, и с тех пор я больше никогда не принимал счастье как должное.
Будучи учителем и коучем по развитию мышления, я теперь знаю, что в шесть лет в моём лексиконе просто не было слов для описания душевной боли или хотя бы смутного понимания, что такое потеря. В детском словаре нет места для таких понятий, как «рухнувшие мечты» или португальское слово saudade — светлая тоска. Нет там и простых синонимов для стойкости или силы духа.
Тогда, в том далёком прошлом, я не мог дать название ни одному из этих терзавших меня чувств. Мне потребовались годы, чтобы до конца осознать, как тесно переплетены «скорбь» и saudade. И как последнее, будучи чувством почти необъяснимым, оказалось до боли осязаемым и естественным.
Скорбь, утрата и это всепоглощающее чувство saudade оставили на мне шрамы на всю жизнь. И мне потребовалось немало времени, чтобы сначала принять, а затем и преодолеть их.
Когда жизнь раскалывается надвое
У французов есть своё понятие — mal de vivre, своего рода «болезнь жизни», как у Бодлера. У немцев — Schadenfreude, злорадство. А у португальцев, есть эта меланхолия, впечатанная с самого рождения, имя которой — saudade.
Saudade не приходит со временем. Оно всегда внутри, просто ждёт своего часа, чтобы взорваться, словно пиньята, под ударами судьбы. Это не медленный процесс, не постепенное растрескивание. Saudade — это то чувство, которое ты не замечаешь, пока однажды осколки твоей жизни не перестают складываться в единую картину.
В один день я был обычным ребёнком, свято верившим, что отец никогда не перестанет меня любить. А на следующий — я уже стоял один на пороге нашего дома, пытаясь понять, почему воздух в комнатах стал таким тяжёлым и спертым. Тот самый порог, где я, будучи совсем малышом, сломал ногу. И вот, снова на этом же месте, какая-то часть меня оказалась сломлена.
Мой отец ушёл от нас, чтобы создать новую семью. Это я знаю сейчас, но тогда он просто исчез, и никакие взрослые слова не могли помочь мне осмыслить случившееся.
Внезапно тишина в доме обрела вес. Но я не мог этого осознать. Почему папа ушёл? Почему глаза мамы стали печальнее? Почему её подушки были мокры от сдавленных слёз? Почему она плакала за закрытыми дверями? Я был потерян в мире недосказанности, не в силах постичь язык утраты и скорби.
Новая реальность казалась мне абсурдной. Ничто не имело смысла. Я даже представить не мог, что пройдёт больше десяти лет, прежде чем отец внезапно появится у ворот моей школы, чтобы забрать меня. К тому времени я уже не был мальчиком; мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать, и было уже слишком поздно. Моё сердце успело истечь кровью и зарубцеваться.
Когда я пытаюсь мысленно восстановить ту историю, те годы кажутся туманной дымкой. Моё детство — это серия разрозненных снимков. Иногда я захожу в коридор, и знакомый запах дразнит меня. Аромат отцовских сигар — самое яркое из моих воспоминаний.
Мальчик, которым я был, превратился в тряпичную куклу. Но собрать его заново по кусочкам для меня — это прямой путь к личному катарсису и способ примириться со счастливым детством, которое так резко оборвалось.
Но это был лишь первый изгиб на извилистом пути моей жизни. Развод родителей стал первым надломом; то, что последовало за ним, оказалось раной куда более глубокой.
Я никогда не видел, чтобы мама собирала чемодан. Денег постоянно не хватало. Я не знал, что такое «отпуск». Мы никогда никуда не ездили. Мама работала от рассвета до заката.
У меня не сохранилось воспоминаний о том, как отец собирал свои вещи и уходил. Но память о том, как мама паковала свою одежду, будет преследовать меня до конца моих дней.
Однажды мама сказала мне, что ей нужно уехать. «Куда?» — спросил я. Она пыталась объяснить то, чего ни один ребёнок никогда не сможет понять. Что она уезжает не от меня, а ради меня.
Она отправлялась за границу, в страну, о которой я знал лишь по сериалу о девочке Хайди. Ей предстояло остаться там надолго. Работать семь дней в неделю. Всё для того, чтобы однажды у меня появился шанс поступить в университет.
В десять лет я не понимал экономики жертвенности. В таком юном возрасте ещё невозможно осознать, что на самом деле означает «лучшая жизнь». Всё, что я понимал, — это образ её чемодана у двери, тяжёлого от бремени разбитого сердца.
Я понимал только одно — отсутствие. Пустой стул за обеденным столом был более чем реален. Её кровать всегда была заправлена, и простыни больше не хранили тепла её тела. Наш дом пах иначе, потому что кухня осиротела без маминой стряпни.
Когда в тот день она уходила, я смотрел ей в спину, пока её силуэт не расплылся вдали. Моё лицо было мокрым и горячим. Но я не мог плакать. Заплакать — значило причинить ей ещё больше страданий. Я помню, как сдерживал рыдания. Как сильно пришлось прикусить губу. Я просто не мог…
Моя мама уехала, и saudade настигло меня за первым же поворотом улицы. Оно ударило почти мгновенно. Нечто необъяснимое. Больше, чем просто тоска. Лавина боли, которая катилась вниз, становясь всё плотнее и тяжелее. Предельное выражение утраты, когда ты скучаешь по кому-то настолько сильно, что само это чувство становится ощутимым присутствием.
Saudade стало фоном моего детства, и каждую ночь я ложился спать, мечтая, чтобы мама снова была всего лишь за стенкой в нашем маленьком доме. Память о ней звучала в доме громче, чем когда-либо звучал её голос. Даже еда стала другой. Каждый кусок отдавал привкусом того, чего больше не было. Пустота на её месте за столом была отражением бездонной пропасти, разверзшейся внутри меня.
Я заполнял эту пустоту единственным доступным ребёнку способом.
Я притворялся, что ничего не замечаю. В школе я носил маску нормальности, хотя завидовал одноклассникам, чьи родители сидели рядом на школьных концертах. Ночью же моя подушка становилась смертным одром моей скорби. Я гадал, что моя мама делает там, за горами Хайди. Скучала ли она по мне так же сильно, как я по ней? Согревала ли её мысль обо мне так же, как мысль о ней согревала каждый уголок моего сердца?
Когда я сейчас, с мудростью первых седых волос, думаю о тех днях, я вижу, как saudade формировало меня. Оно показало мне, что любовь не всегда мягкая и пушистая, как плюшевый мишка. Она может быть жёсткой, выкованной в разлуке и одиночестве заснеженных гор. Я впервые почувствовал, что, возможно, самые глубокие проявления любви заключаются не в присутствии, а чеканятся в отсутствии.
Возможно, именно поэтому saudade — это парадокс, с которым мы все в конце концов сталкиваемся. Те, кто любит нас больше всего, иногда уходят не потому, что хотят, а потому, что надеются: их уход создаст будущее, ради которого стоит остаться. И это акт любви в чистейшей её форме. Их жертва лишь укрепляет связь между нами.
В saudade также сокрыта великая мудрость. Путь, по которому стоит идти, часто начинается с потери. Жизнь жестоко научила меня, что взросление без родителей может либо сломать тебя, либо сделать эмоционально ближе к себе и к другим. И это, возможно, объясняет, почему я стал учителем и коучем, но это лишь часть истории.
Спираль падения и поворотный момент
Я где-то читал, что жизнь — это дорога, вымощенная чёрными и белыми камнями. Какое-то время я носил шрамы своего детства, как стеклянные шарики в кармане. Но эти невидимые камни, казалось, не тянули меня вниз.
По крайней мере, пока.
Я был способным мальчиком. Даже после исчезновения отца и отъезда матери за границу я оставался лучшим учеником в классе на протяжении всей начальной школы. С шести до десяти лет я держал планку. Учёба давалась мне легко, и, возможно, это был мой способ компенсировать всё то, что я потерял.
Какое-то время это работало. Но потом наступил 8-й класс.
До этого момента школа казалась мне игровой площадкой. Я обожал классную комнату. Это было единственное место, где порядок казался возможным. Мама вспоминает, как я плакал каждый раз, когда болезнь заставляла меня оставаться дома.
Но никакие стены не выдержат, когда на них давит груз жизни. В стенах, которые я возвёл вокруг себя, начали появляться трещины.
Моя учительница математики отсутствовала большую часть года. Один год с плохим учителем может повлиять на всю твою дальнейшую учёбу. Тогда я этого не знал, но этот пробел в знаниях вернётся, чтобы преследовать меня, как неоплаченный долг.
К 9-му классу трещины стали шире.
Математика превратилась в язык, который я больше не понимал, а вслед за ней меня покинули химия и физика. Цифры и формулы, которые когда-то имели для меня смысл, превратились в мутный поток хаоса.
Тем не менее, я упорствовал. В старшей школе я выбрал естественнонаучный профиль вместо гуманитарного. Мои крёстные были врачами, и я хотел быть похожим на них. Я восхищался ими и мечтал обладать силой исцелять других. Мой крёстный был окружён какой-то волшебной аурой. Всякий раз, когда меня сваливала с ног температура, он приходил, осматривал моё горло, доставал из своей сумки маленький флакон со странной микстурой, и мама трижды в день поила меня ложкой какого-то ужасно невкусного зелья.
Переход в 10-й класс означал расставание с моим родным городом, потому что у нас ещё не было своей старшей школы. Мне пришлось ездить в другой город, где всё было чужим и незнакомым.
Именно тогда saudade по-настояшему начало выедать меня изнутри.
Мама всё ещё была далеко, и тоска, которую я носил в себе с детства, начала перерастать в подростковую тревогу. Безмолвное томление saudade, казалось, становилось всё громче с возрастом. Моя светлая аура угасала. Я был беспокоен, зол. Я чувствовал себя зажатым между тем, кем я был, и тем, кем, как мне казалось, я должен был стать.
К концу 11-го класса правда настигла меня. Я больше не мог её игнорировать. Однажды после уроков классная руководительница отвела меня в сторону. Она не повышала голоса. Ей это и не требовалось. Её слова ранили глубже, чем пощёчина.
Она сказала всё прямо. Если я продолжу идти по этому пути в науках, я не поступлю в университет. Мои оценки по математике и химии превратились в зыбучие пески, которые тянули меня на дно.
Формально я перешёл в 12-й класс. На бумаге я двигался вперёд. Но в глубине души я знал, что это не так.
Даже если последние пару лет я обманывал сам себя. Я играл в игру, игнорируя очевидное.
И вот, в шестнадцать лет, я столкнулся с решением, которое ни один подросток не должен принимать. Мне пришлось проглотить свою гордость. Быть честным с самим собой и признать, что я не справлюсь.
Пришло время опустить занавес над образом, который я себе создал, и принять, что то, что казалось поражением, было единственным путём к лучшему себе.
Мне нужен был чистый лист. Это был единственный способ отпустить старого себя и начать заново. И я принял это решение.
Пока мои одноклассники шли в 12-й класс, я вернулся на два года назад. Поначалу это было горько, как поражение. Казалось, я сам повесил на себя алую букву позора. А это никогда не бывает легко.
Я принял это чувство и носил его в молчании. К счастью, к тому времени в моём родном городе открылась новая старшая школа. Я начинал с нуля в хорошо знакомом месте. У нас появился новый дом всего в пяти минутах от школы. А вскоре вернулась и мама.
Словно жизнь после стольких блужданий наконец-то позволила всем частям головоломки встать на свои места.
Жизнь наконец-то улыбнулась мне. У меня появились новые друзья. Новая школа, и я с нетерпением ждал, чего смогу достичь со всем тем, чему научился до этого.
Что-то во мне изменилось в тот год. Ощущение дома, обретённого вновь, сыграло свою роль. Думаю, да. Но именно возвращение мамы стало тем цементом, который снова скрепил мою жизнь. Наш новый дом ощущался как настоящий, наполненный её теплом. Её улыбка эхом отдавалась от свежевыкрашенных стен.
Постепенно я начал подниматься, и мои оценки пошли вверх вместе со мной. В тот год у меня были одни пятёрки, и только по математике — четвёрка с плюсом. К концу нового учебного года мальчик, который едва не скатился в пропасть неудач, снова оказался лучшим в своём классе.
Каким-то образом я вновь обрёл почву под ногами и превзошёл даже собственные ожидания.
А потом пришло известие. Мне присудили премию за заслуги в учёбе. Я стал лучшим учеником 10-го класса в своей школе.
Жизнь готовилась преподнести мне ещё один из своих невероятных поворотов.
Церемония награждения должна была состояться в городской ратуше. Я помню, как стоял там, держа в руках грамоту, а вокруг гремели аплодисменты.
Но в моей памяти запечатлелись не они. Я огляделся и увидел, что на меня смотрит моя бывшая классная руководительница.
Представьте её удивление, когда она увидела меня на сцене. Она изумлённо хлопала. На её лице сияла яркая улыбка. Казалось, она была в восторге. Я знал, что она сыграла огромную роль в этом достижении. И она это тоже знала.
Всего год назад она сказала мне, что я не справлюсь. Теперь же она была свидетельницей совершенно неожиданного преображения.
Я с блеском преодолел неуверенность в себе, которая чуть не поглотила меня целиком.
Главный урок
В тот день я усвоил урок, который останется со мной на всю жизнь. Неудачи не определяют меня. Меня определяет смелость остановиться, развернуться и начать всё сначала, даже если это значит идти против течения.
Потеря двух лет школьной жизни в шестнадцать лет казалась провалом. Потребовались все силы, чтобы преодолеть сомнения и сжечь мосты. Но это был самый смелый и мудрый выбор, который я мог сделать. Иногда, чтобы двигаться вперёд, нужно сделать шаг веры и вернуться назад. Смирение признать свою неудачу и встретить поражение лицом к лицу — это не признак слабости, а начало истинной силы.
***✨ А что думаете вы? ✨
Делитесь мыслями в комментариях — ваше мнение вдохновляет нас и других!
Следите за новыми идеями и присоединяйтесь:
• Наш сайт — всё самое важное в одном месте
• Дзен — свежие статьи каждый день
• Телеграм — быстрые обновления и анонсы
• ВКонтакте — будьте в центре обсуждений
• Одноклассники — делитесь с близкими
Ваш отклик помогает нам создавать больше полезного контента. Спасибо, что вы с нами — давайте расти вместе! 🙌